Японцы и чувство прекрасного: размышления о будущем искусства икебана

Перевод с японского языка части рукописи «Пространство и время» мастера икебана школы императора Сага (Сагагорю) Уэно Косю, исполнительного директора Ассоциации мастеров икебана Ниигата, координатора международного проекта «Икебана» с 2003 г.

Уэно Косю

«ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ»

< Глава II >

Японцы и чувство прекрасного: размышления о будущем искусства икебана

Перевод с японского О. Е. Сумароковой

Древние японцы и отношение к природе


Своеобразие японского искусства икебана сформировалось благодаря тесным узам, связывающим человека и Природу. Богатство растительного материала природы Японии мастера икебана с благодарностью принимают, изучают и используют в своих композициях.

Искусство икебана и есть проявление японского трепетного отношения к природе, той эстетической основы, из которой выросло чувство прекрасного в нашей стране. Сформированное в течение длительного времени с помощью творческой энергии человека, как некое духовное явление, оно имеет глубокое эстетическое значение. Из древнего чувства трепета и уважения, вызываемое совершенством природы нашей страны, родилась вера и безграничное преклонение перед силами природы.

Ямато¹? лучшее место в стране,

прекрасно Ямато, окруженное горами,

словно зелёными плетнями,

друг на друга наложенными

[1, с. 75]

Это слова принца Яматотакэру-но микото, записаны в «Кодзики» (712), одном из центральных памятников японской словесности и истории. Смысл его в том, что кровь нации и ее земля неразделимы, иными словами, традиции и история пульсируют в крови нации. В этом стихе слышится гимн природе Японии, а читающий японец сразу ощущает теплое родное чувство связи с предками. Перед глазами возникает видение: поросшие густыми лесами цепи гор в голубой дымке. Травы и деревья, горы создают особенную красоту нашей страны. Любовь к родине рождается именно из таких видений и воспоминаний.

Например, в древности считалось, что сосна мацу, обозначающаяся иероглифом, звучание которого омонимично глаголу «ждать», является «деревом, ждущим божество», а название священного дерева сакаки омонимично значению иероглифа процветать. Эти деревья вечнозеленые, то есть вечноживущие, они считались наиболее подходящими для роли ёрисиро — вместилищ святого духа, божества, которое в нем живет или временами навещает.

Само вместилище ёрисиро называлось еще хана². В японском языке слов, которые читаются как хана, несколько, например, «нос» или «начало, выдающаяся часть», то есть нечто, что является первым, выдающимся. Расцветающие весной первыми цветы также являются первооткрывателями в своем роде. Слово «хана» означает, одним словом, предзнаменование чего-то, что вот-вот появится, поэтому все растения, которые в тот или иной сезон появляются первыми, все считались ёрисиро.

В мифологически-летописном своде «Нихонсёки» («Анналы Японии», 720) осталась запись ритуала, когда в императрицу Дзингу вселился дух: «...еще есть я, вышедшая подобно колосу травы сусуки – богиня...» [5, с. 265]. Колос, который появляется первым, в данном случае также назывался хана и считался вместилищем божества, т.е. ёрисиро.

Богатство флоры Японии мы знаем также благодаря танка – короткой песне. Как известно, стихотворный размер танка представляет собой 5, 7, 5, 7, 7 – то есть вака³, состоящая всего лишь из 31 слога. Лаконичный объем не был препятствием для выражения многообразия чувств. Впоследствии стих танка стал для японской литературы чем-то вроде главной кровеносной аорты, питающей весь организм литературной традиции Японии.

Древние японцы наслаждались общением с цветами – более 150 видов растений и цветов упомянуты в древней поэтической анталогии «Манъёсю»⁴. Для древних поэтов цветы не только были естественным символом красоты, но через созерцание цветов, они проникали в тайну жизненной энергии, которой обладали цветы. Более того, впитывали эту энергию всем своим существом, подчеркивая в поэзии чудодейственные магические свойства растений. В первую очередь упоминались простые неприхотливые цветы и вьющиеся растения:

Средь распростёртых гор в тени деревьев,

сорвав хоё, венок из них сплетя,

себя украсив дивными венками,

молю, чтобы тысячелетия с вами

я украшал таким венком тебя.

[3, с. 200]

В этом стихе явно видна и молитва и заклинание, обращенные напрямую к растениям. Наблюдая с незапамятных времен за красотой природы, особенно ярко проявлявшейся в сезонных изменениях, человеку всегда хотелось обладать такой же мягкой силой пусть даже в рамках человеческой жизни. Представленное выше стихотворение имеет мистическую подоплёку. Но смысл желания, выраженного в стихотворении, наверное, противоположен тому, который ожидаем европейским мышлением: ведь японцы обладают скорее не разумом, но чувственностью, наверное, можно сказать, что в японцах больше не от фауны, но от флоры.

О, сколько лунной, ясной ночью ни смотрю

на сад, где ветерок осенний,

порывом оборвав цветы,

устлал их лепестками землю,

о, сколько ни смотрю – не наглядеться мне!

[3, с. 314]

Мы видим, какое чистое чувство испытывает автор стихов, любуясь цветами, какой у него изящный поэтический вкус. Появление в японской культуре такого явления как «изящная душа» стало возможным благодаря тому, что свою лепту в формирование поэтических чувств внесло религиозное мировоззрение. Японцы боялись и боготворили силы природы, вели свою жизнь, сверяясь с волей богов. Для проведения религиозных ритуалов использовались такие способы обращения к богам как праздники, ритуальные преподношение еды, гадания и т.п.

Сезонные изменения, смена пейзажа, красок окружающего ландшафта и созревание урожая сильнейшим образом влияли на воображение японцев, живших крестьянским трудом. Благодаря тому, что вся жизнь древних японцев была напрямую связана с сельскохозяйственным циклом, в Японии сразу прижился календарь, привезенный из Китая, основанный на естественных природных изменениях климата. Без преувеличения можно сказать, что данный календарь стал основой духовного самосовершенствования, дисциплины, ведь жизнь японцев стала напрямую зависеть от календаря, более того, стала ему полностью подчиняться.


Календарь и жизнь


Первоначальное сакральное значение Нового года в Японии заключается в том, что это был праздник, посвященный, собственно говоря, урожаю риса. В рисе обитали духи умерших предков и божеств, поэтому праздник был посвящен им, для них готовились круглые рисовые колобки из нового риса (моти) и преподносились божествам. Круглые моти символизировали духов, в сакрально-декоративную композицию, посвященную этому празднику, добавляли вечнозеленую сосну – ёрисиро – как временное пристанище для божеств, спускавшихся на время праздника. Данный обычай стал основой для традиции устанавливать кадомацу⁵, да и в современных новогодних композициях икебана сосна – основной компонент. В Японию китайский способ летоисчисления был ввезен в VII в. Приблизительно в то же время при императоре Тэндзи (625–671) из Китая были завезены водяные часы, и японцы познакомились со способом исчисления времени⁶.

В течение всего года в Японии было несколько ключевых сезонных праздников. Начиная с Нового года, всего их было 5, они так и называются госэкку – Пять сезонных праздников. В течение семи дней с 1 января праздновался новый год, 7 января – день дзиндзицу, когда по сию пору сохранился обычай кушать в этот день особенную кашу с добавлением 7 трав для здоровья. День девочек, празднуемый 3 марта, праздник мальчиков 5 мая танго, праздник танабата – 7 июля ситисеки праздник встречи на Млечном пути Ткачихи и Волопаса. 9 сентября праздник хризантем тё:ё:, хризантемы использовались во время молитвы за благополучие и избавление от болезней. Праздник тё:ё: в древности проводился только в императорском дворце, но теперь стал широко известен и празднуется наряду с другими праздниками госэкку.

Хочу обратить ваше внимание на некую особенность в числах названных праздников. Как вы видите, даты этих праздников как бы удваивают, усиливают нечетное число, например, праздник девочек 3.03, мальчиков – 5.05. О значении четных и нечетных чисел мы поговорим чуть ниже.

Итак, в обращении были 24 сезона, имевшие каждый свое название, что позволяло разбить годичный цикл на детальные периоды. 365 дней одного года делились не только на сезонные отрезки, в году также обозначались яркие моменты, например, весеннее равноденствие (риссюн), начало марта (кэйтику), зимнее солнцестояние (тодзи), самые холодные дни зимы (тайкан) в начале января. До наших дней дошел обычай отмечать приход сэцубун – дней перед весенним солнцестоянием, то есть 3 февраля, а в високосный год 4 февраля⁷. Один сезон длился приблизительно 15 дней, он, в свою очередь, был разделен на 3 отрезка ко по 5 дней, таким образом, один месяц вмещал 6 ко, а в году получалось 72 ко⁸.

«Новогодние холодные восточные ветры начали дуть. В земле оживают личинки... В феврале первыми расцветают бутоны персика, начинают петь соловьи...», – таким образом описывались сезоны, явления природы, жизнь флоры и фауны, все 24 сезона имели свои художественные описания. В этих поэтизированных выражениях до нас дошли точные наблюдения и ощущения наших предков по отношению к вечному течению жизни. Так остро они воспринимали таинство перехода от одного сезона к другому, что считали необходимым обозначать это состояние особенными словами.

Когда японцы заимствовали китайский календарь, они не ограничились только простым переводом с китайского, но приспособили его под японский стиль жизни. В истории Японии была знаменательная фигура – император Сага (786–842), 52-й император Японии, просвещенный правитель, большой знаток китайской литературы, покровитель искусств, в том числе икебана, талантливый писатель, известный каллиграф (он является одним из трех известных каллиграфов древности). Под его руководством были систематизированы все праздники в году, им упорядочены и приведены в систему в своеобразном культурном календаре «Конинкякусики» (Календарь культурных событий эпохи Хэйан, 820). В него вошли Пять сезонных праздников, широко известные народные праздники, а также в этот перечень он официально внес обычай любования Луной оцукими, который отмечался в середине осени – в 15-й вечер 8-го лунного месяца.

На формирование традиций и обычаев на протяжении всего года основное влияние оказало такое свойство национального характера как восприимчивость деталей. Например, давайте обратимся к названиям дождя. Их множество: харусамэ (весенняя морось), самидарэ (майский дождь), цую (сливовый весенний дождь), сю:у (осенний дождь), тенкю (слезы небес) или сэйу (чистый дождь), кирисамэ (туманная морось), конукаамэ (мелкий, моросящий дождь), мурасамэ (деревенский внезапный дождь), ю:дати (ливень), хисамэ (холодный осенний дождь), сигурэ (осенний моросящий дождь), то:у (ледяной дождь); дождь, вызывающий появление почек на деревьях; дождь, срывающий лепестки сакуры и т.д. и т.п. Наличие такого числа выражений не вызывает удивления, ведь 24 сезона требовали детального описания явлений природы.

Таким образом, проходя через 4 сезона, жизнь принимает ритм многоцветия и разнообразия, заданный природой. Время идет не как бездушный механизм, ритуалы в нашей жизни являются своеобразными «рычагами»⁹, нажимая на которые, мы можем пользоваться временем. Смена сезонов и есть те самые «суставы», «рычаги», в том числе и рычаги, приводящие в движение душевные порывы.

Всем известен факт, что японцы свято соблюдают дисциплину, и это одно из качеств национального характера, который накопил свод правил приличия благодаря такому свойству и умению, как раскладывать на детали, по «суставам». Цветы, которые зацветали первыми при переходе одного сезона к другому воспринимались такими связующими звеньями, «суставами» между сезонами.


Природа и стандарты прекрасного


В древней Японии не существовало слова «природа». Это слово пришло из Китая. В нем нет, как в европейской традиции, противостояния с природой, нет мысли о практическом использовании природы. На самом деле нет противостояния между человеческим я и миром природы: мы из природы вышли, туда же должны будем вернуться. По отношению к природе японцы воспринимают себя только вместе с ней, соответственно, не деля мир на себя и все остальное, думается, что такое взаимопонимание отношений между человеком и природой характерно только для японцев.

В икебана используются, как вы знаете, различные вазы. В используемых размерах ваз раз и навсегда принят закон, который имеет отношение к числовому соотношению размеров, появившийся благодаря календарю и почитанию природы. Такой закон стандартов сосудов для икебаны берет свое начало благодаря учению мастера чайной церемонии Сэн но Рикю (Сэн Со:эки 1522–1591), изобретшего бамбуковый сосуд для цветов для чайной комнаты. В соответствии с его стандартами высота сосуда должна быть 2 суна (1 сун = 3,03 см) и 4 бу (1 бу = 3,03 мм); 7 сун и 2 бу; 1 сяку (1 сяку = 30,3 см) и 2 сун – эти стандарты берутся из таких соотношений как 1 год: 12 месяцев: 72 ко. Круглый суйбан¹⁰ также представляет собой символ годового оборота на 360 градусов. Как видите, к единству природы и человека мастера икебана стремились даже в своем инструментарии.

В магии чисел, о которой шел разговор выше, широко используется философия инь-ян. Если говорить об этом учении кратко и простыми словами, то все явления в нашей жизни имеют не только лицо, но и изнанку. Например: жизнь-смерть, солнце-тень, добро-зло и т.д. Четные числа можно поделить на 2, что ведет к сокращению числа, поэтому их называют числами смерти, нечетные же числа наоборот, являются числами жизни. Именно поэтому вы видите тенденцию усиления нечетного числа в традиции Пяти сезонных праздников. Смыслом такого удвоения является пожелание продолжения рода, здоровья детям, пожелание прожить год без неприятностей.

Существование вместе с природой рядом с ее мощной энергией есть залог выживания, поэтому у нас с вами нет другого выхода, кроме как бережно относится к природе. Несмотря на очевидность этой мысли, развитие цивилизации особенно в последнее время отрывает насильно человека от природы, и положение человечества можно оценить на сегодняшний день, как чудовищно близкий крах. Наши предки через ритуалы и традиции прошлого передают нам мысль о том, что жизнь вместе с природой и есть единственно возможный путь к счастью, через совершенные формы, найденные ими, и магию чисел. Думаю, нам необходимо научиться пользоваться на самом деле этим опытом и быть свободными внутри движения бурной реки жизненной энергии природных сил.


Японцы и сакура


Слива умэ завезена из Китая, тогда как вишня сакура является истинно японским цветком. В императорском дворце правая и левая стороны были изначально разделены [по китайскому канону]: слева – слива, справа – цветы татибана¹¹, в 960 г. император Мураками заменил сливу на вишню. С этого дня вишня приобрела особенный статус – стала символом независимой японской культуры, после этого преобразования обычай любования цветами подразумевает именно любование цветами сакуры.

После первого поэтического сборника «Манъёсю», в котором воспеты 150 видов растений, появился «Сборник старых и новых песен Японии» – «Кокинсю» (Кокинвакасю). Сразу бросается в глаза особенность этого сборника – все стихи, вошедшие в антологию, – о временах года и любви. В этом немало схожего и с современностью, поскольку эти темы вечные и универсальные для всего человечества. Своеобразное выражение чувств и концентрация на любовной лирике в японской литературе стали возможны благодаря японской способности воспринимать природные изменения, и это прочно врезалось в национальный менталитет вплоть до влияния на формирование мировоззрения последующих поколений.

В ясный день небосвод

безмятежным сиянием залит – отчего ж и теперь,

ни на миг не зная покоя,

облетают вешние вишни?

[2, с. 78]

Вот и краски цветов

поблекли, пока в этом мире

я беспечно жила,

созерцая дожди затяжные и не чая скорую старость…

[2, с. 85]

Наиболее часто упоминаемые цветы в «Кокинсю», конечно, цветы сакуры, которые распускаются почти на каждой странице.

Я с течением лет

всё немощнее, всё дряхлее,

но случись по весне

увидать цветущую вишню –

и уходят грустные думы…

[2, с. 70]

Данным стихом автор Фудзивара-но Ёсифуса выражал свою радость, что дочь, которую он выдал замуж за императора, родила сына и он станет наследником, обойдя других претендентов. В вазе стояли цветы сакуры, символизировавшие процветание императрицы: для того, чтобы передать это пожелание императрице, достаточно было поставить цветы сакуры в вазу, что воспринято было всеми как символическое послание.

Как ни странно, этот случай и это стихотворение имеют связь с другой японской известной писательницей придворной дамой Сэй Сёнагон, автором «Макура но со:си» («Записки у изголовья»). После стихотворения, посвященного императрице Сомэдоно, прошло несколько десятилетий, и вот во дворце на веранде в покоях императрицы Тэйси (976–1000) поставили в вазу много красивых больших веток пышно цветущей сакуры. Эту композицию показали фрейлинам и попросили сложить подобающее случаю стихотворение. Сэй Сёнагон, как образованная и знакомая с «Кокинсю» дама, вспомнила стихотворение Фудзивара, правда, немного его изменив:

Я с течением лет

всё немощнее, всё дряхлее,

но случись по весне

увидать «моего государя»¹² –

и уходят грустные думы.

[7, с. 20]

Она заменила цветы сакура на «моего государя», что пришлось по нраву императрице. Сэй Сёнагон, писательница с огромным поэтическим вкусом, и эта «замена» – одно из ее тончайший находок. Такие поэтические изыски, в которых главным действующим лицом была сакура, канонизировали образ ветки цветущей сакуры, и далее этот поэтический образ использовался поэтами очень охотно. В период Хэйан стало обычным делом приносить ветки сакуры с гор, ставить в вазу, с этого обычая началась традиция устраивать турниры по подбору цветов и ваз к ним, с этого времени распространился обычай любоваться сакурой в вазе, и этот момент можно считать рождением искусства икебана.

В эпоху Эдо (1603–1868) ученый-сторонник «национальной науки» Мотоори Норинага (1730–1801) как-то создал бессмертную танка:

Если спросишь:

в чём душа

островов Японии?

в аромате горных вишен

на заре!

[4, с. 74]

Это стихотворение отражает чистоту и изящество японской души, и тот факт, что естество человека подчинено природе. Однако контекст стихотворения был прочтен воинами как некое особенное состояние во время опадания лепестков сакуры, что приравнивалось к красивому и бесстрашному расставанию с жизнью. Благодаря чему это стихотворение приобрело совершенно полярный смысл, искаженное толкование: вместо наивысшего проявления духовности, к нему прочно прикрепилось репутация символа, т.н. идеи «ямато дамасий»¹³.


Японцы и чувственность


Начиная с VI в. из Китая в Японию пришла китайская культура, свои чувства принято было выражать китайскими стихами, к тому же большую популярность получили учения китайских философов Лао цзы и Чжу цзы. Они призывали получать удовольствие от жития в окружении природы, отойти от повседневности и уединиться на лоне природы. Как это все было созвучно японскому сердцу! Рождалось немало поэзии под влиянием таких мыслей: любоваться природой, получать наслаждение от спокойного невозмутимого созерцания пейзажей, грациозных словно женская красота. Свои ощущения от наблюдения за природой, за изменениями времени и пространства японцы собрали в 1205 г. в еще одной анталогии – «Синкокинсю» – «Новая японская поэтическая анталогия». Вот, например, стихотворения, посвященные осени (4-й свиток, «Три вечера»):

Печаль, тоска…

их цвет –

всё тот же:

вечнозелёные деревья на горах

в осенних сумерках.

[6, с.125]

Даже бесстрашному отшельнику

трогает душу,

когда по осени

кулик взлетает из болота

в вечерних сумерках.

[6, с. 125]

Оглянешься вокруг –

нет ни цветов,

ни алых листьев.

Лишь камышовые навесы рыбаков

в осенних сумерках…

[6, с. 126]

Сумерки... и не утро и не ночь, некий краткий период времени, незаметно переводящий вас в ночь; миг вечности, в котором живут прошлое и будущее, жизнь и смерть. В «Кокинсю» не встречалось такого уровня чувств, такой глубины понимания момента, здесь уже возможно говорить о сформированном чувстве прекрасного.

Эти три вечерних стихотворения не преувеличение, это действительно восхищение природой авторами, которых охватило особенное душевное состояние – тишина. Одиночество людей и настоящая тишина Природы на самом деле – тишина, которую можно найти глубоко в сердце каждого. В этих стихотворениях очевидно огромное влияние дзэн-буддизма, стихотворения о трех вечерах – психологический анализ мира.

В природе все травы и деревья индивидуальны, обладают животворной душой. Считалось, что природа не просто гармонично красива, в каждом ее создании – деревьях, горах, реках – живут божества. Сохраняя природу в чистоте и порядке, человек, в первую очередь, очищает себя. Глубокие чувства японцев к природе воспитаны с древности, когда люди верили в одушевленность всего и вся (анимизм), но со временем на смену первобытному анимизму пришло буддийское учение, что несомненно стало фундаментом для рождения понятия «изящная душа».

О способности чувствовать по-японски говорит такое выражение, как «моно-но аварэ», которое появилось в эпоху Хэйан и впервые было употреблено в «Повести о Гэндзи». В это время у женской половины клана Фудзивара (на протяжении нескольких веков это клан играл значительную политическую роль при дворе императора, используя в том числе браки своих дочерей с принцами императорской крови для усиления политического влияния) появилась идея, которую можно вполне отнести к концепции «чувства прекрасного». Смысл ее выражался в том, что глубокая печаль и горе поселяются в душе, если претит веселиться без конца среди роскошного убранства дворцов. Состояние это таково, что при «застывшем сердце» в то же время приходит нежность ко всему, т.н. чувство аварэ – печальное очарование вещей, что делает душу прекрасной, ведь красота это не только для органов чувств, это еще и для души!

Такая гремучая смесь любви, изящества и печали неотделимы не только от литературной традиции, но и от мира театра Но, философии «ваби», воспетой в чайной церемонии, «моно но аварэ» основательно сжилось с этими искусствами.


Происхождение Путей самовыражения японцев


Вы уже знаете выражение харусамэ – весенняя морось – это бесшумный, почти не ощущаемый в воздухе дождик. Словом «харусамэ» вы никогда не выразите смысла, если заходите рассказать о том, какой страшный ливень шел. Японцы всегда помнят о том, как выглядит то или иное явление, мыслят образами. Например, мастер чайной церемонии Мурата Сюко (1422–1502) говорил: «Если луна не прикрыта никаким облачком, что это скучная картина». Если мы говорим о чувстве прекрасного, то оно невозможно, если рисовать картину происходящего так, как она есть, без воображаемого идеального представления и символики идеального образа.

Работая с формой, но не просто копируя ее, а находя новые средства выражения, через которые раскрывается существующая в том или ином объекте красота, вскрыть и показать потаенный в них дух, такой идеи придерживались приверженцы дзэн-буддизма, которому отдан был весь XV век.

Япония, испытывая влияние танского Китая, создавала свой независимый стиль в живописи «ямато-э», образцы которого встречаются в иллюстрациях к «Повести о Гэндзи». В основном эти картины отражали утонченно роскошную жизнь аристократии, в иллюстрациях повсюду изображались люди, цветущие растения, травы и деревья, подобранные по цвету и исполнявшие роль декоративного украшения.

Тогда как в Китае с эпохи Тан были распространены цветные изображения людей, пейзажи и картины стиля «цветы-птицы». Со сменой династии на Сун под влиянием искусства дзэн-буддийского монашества картины потеряли цвет, широко стала использоваться тушь особенно в таких картинах как «горы-воды» и «цветы-птицы».

В Японии техника рисования тушью появилась в конце эпохи Камакура под влиянием религиозной живописи и использовалась для рисования на комнатных перегородках. Черно-белые картины тушью, в которых не использовался цвет, обладают особенностью выражать смысла больше, чем сам объект рисования в жизни. Основным принципом было не прорисовывать мелкие детали, но, отталкиваясь от внутреннего содержания объекта, приходить к тому, чтобы невидимое сделать видимым, во многих картинах чувствуется даже очень сильное «наступление» автором на природную сущность объекта.

Благодаря черно-белому миру картин тушью человеческим органам чувств давалась свобода абстрагироваться. Ведь смысл этой живописи не только в том, чтобы находить удовольствие в любовании, например, красивыми цветами, но и найти новый ракурс в созерцании их, сосредоточить на них свое внимание, глубоко концентрируясь.

Например, в картине Као эпохи Муромати «воробьи на ветках сливы» и «воробьи в бамбуке» едва-едва прорисованы воробьи на ветках сливы и бамбука, но очень мастерски несколькими штрихами кисти подмечена физика естества всех изображенных на картине объектов.

До сих пор не было картин, на которых бы столько много места отводилось пустому пространству. Очень много значит факт открытия для органов чувств красоты этого пустого пространства. И с этой поры люди узнали для себя новый способ выражать символами Великую Природу.

Используя технику написания картин «горы-воды», художники столкнулись с тем же, что и мастера икебана: ведь мало изучить структуру цветка, чтобы его нарисовать, необходимо было понимать, какие цветы сочетаются между собой, как составить правильно композицию, какие символы природы как изобразить, как, используя символику природы, передать свою мысль.

Сказанное выше особенно справедливо к формированию стиля икебана «татэхана». Оставленная в большом количестве пустота на картинах символизирует безграничность пространства, она также выражает временное соотношение всех помещенных на картину объектов: травы, деревьев, воды, ваз. Композиционно все это должно быть строго выверено, что полностью соответствует концепции дзэнских монахов о «созданной природе».

Что касается влияния дзэн-буддизма на японскую культуру, то здесь очень важно помнить о категории «му» (ничто, пустота). Без этой философии невозможно представить развитие учения о «ваби», «саби», влияние которого видно в театре Но, чайной церемонии, икебана. Кроме того, данная категория была освоена воинскими искусствами, где считалось, что путь меча и дзэн слиты воедино, тайна искусства владения мечом в том, чтобы достичь состояния «мусин»¹⁴.

Духовность философии дзэн состояла в том, чтобы отвести в сторону от человека искушения, которые выводили бы его за границы дозволенного, помогала понять заблуждения, к которым приводила ленная жизнь в роскоши и праздное времяпрепровождение, духовность дзэн отрицала такую пустую жизнь. Классической иллюстрацией к этому утверждению стало противостояние тонкого мастера чайной церемонии Сэн-но Рикю и стремившегося к неограниченной власти правителя Японии Тоётоми Хидэёси (1536–1598), состоявшееся в период Адзути-Момояма (XVI в.).

Тоётоми Хидэёси, в распоряжении которого были и роскошный замок Осака и другие дворцы, появившиеся в период Момояма, украшенные фусума¹⁵ с изысканными росписями, на которых природа была краше, чем в жизни, распорядился построить себе золотую чайную комнату – и это был апофеоз стремления к роскоши «небесного посланца» Тоётоми Хидэёси. Среди этого чрезмерного стремления к богатству и кричащей роскоши, устремления мастера чайной церемонии Сэн-но Рикю, искавшего смысл эстетики в категориях «ваби», «саби», «равенство», создавшего основы чайной церемонии в соответствии с философией дзэн, были, мягко говоря, противоположны тому, что боготворил Тоётоми Хидэёси.

Апогеем противостояния двух гигантов стало приглашение правителя в скромный маленький чайный домик на 2 татами с крышей, покрытой грубой соломой. Участвовать в чайной церемонии на таком маленьком пространстве могли только 2 человека, хозяином церемонии был сам мастер – Сэн но Рикю. Высота входа нидзиригути была так мала, что правителю пришлось низко наклонить голову, чтобы войти.

Несмотря на малое пространство Рикю продумал и способ украсить его цветами.

Итак, ареной столкновения двух противоположных энергий, мерилом человеческого достоинства и силы духа стала маленькая комната для чайной церемонии размером 3,3 квадратных метра...

Стоит ли говорить, что эта встреча подготовила трагическую смерть мастера, вынужденного сделать себе сэппуку. Печальный конец ожидал и другого мастера чайной церемонии Фурута Орибэ (1543–1615), который продолжил традицию чайной церемонии в стиле «ваби». Однако энергия противостояния феодальному гнету свободы творчества и неограниченной власти монарха впоследствии сконцентрировались в народной культуре, где немаловажную роль играло искусство выражаться через цветы – икебана.

В эпоху Эдо в 1646 г. в «Риккахиденсё» – наставлениях Икенобо Сэнко Второго, основателя школы икебана Икенобо, – оставленного в устной традиции своим ученикам, было сказано: «Если ваша привязанность к выбранному Пути слаба, не стоит тратить на это время. Но даже если у вас в руках несовершенные инструменты и материалы, у вас все получится при условии глубокого и преданного служения делу, постоянных тренировок».

Что совершенно перекликается с наставлениями Догэна, учителя дзэн «следовать правильному пути, быть усердным в правильных духовных практиках, только тогда вам откроется сатори», но и «не следует искать сатори ради сатори, настойчиво и постоянно тренируйте свое сердце быть добродетельным, что и будет вашим усердием в духовных практиках». Как видите, эта мысль справедлива не только по отношению к искусству икебана, но и выражает философию человеческой жизни.

Любое японское искусство крепко связано с идеей через искусство формировать человека. Японское восприятие природы точно так же говорит о том, что природа, красота которой меняется от сезона к сезону, делает душу по-детски восприимчивой и способно очистить сердце любого человека. В этом и состоит японское чувство прекрасного. Приумножая добродетель в душе, человек постепенно достигает слияния с природой. Если так, то каждый внутри себя, думая о природе, ощутит себя в мощном потоке японского искусства.

Например, широко известное уличное искусство веселить публику – саругаку – превратилось благодаря влиянию философии дзэн в театр Но, приобретя форму (ката) искусства. Ката – это то, что составляет нашу ежедневную жизнь, это то, что прочно впиталось в тело и душу японцев, без его невозможно представить и японское искусство. Ката– это форма, приобретенная путем долгой шлифовки.

Благодаря этой составляющей мы можем и чайную церемонию, и икебана, и боевые искусства назвать искусствами в полной мере. Что касается литературы, то здесь благодаря шлифовке возникли такие поэтические формы как хайку и вака, ведь в них отчетливо видна японская душа, на первый взгляд скупо выраженная.

С XIII по XV вв. в Японии торжествовала философия дзэн, благодаря чему увеличилась глубина внутреннего взора всей культуры, были воспитаны очень важные черты человечности в японской нации.


Икебана глазами иностранцев


Коидзуми Якумо (1850–1904) иностранец, принявший гражданство Японии, настоящее имя Лавкадио Хёрн. Хорошо был знаком с фольклором Японии, некоторое время прожил в Мацуэ (префектура Симанэ), где в его честь создан дом-музей.

«Японцы по сравнению с нами открыты только наполовину, они никогда не позволят себе жестокого обращения с цветами – ободрать стебель или оторвать головку, использовать цветы, не принимая во внимание цвет и фактуру. Они любят цветы, поэтому не делают такого. Японцы бережно обращаются с цветами, потому что свято верят в их природную магию, которая хранится в стеблях и лепестках. Берут для украшения ветку такой, какая она есть в природе. Меня как европейца удивило и то, что японцы создают фон для композиции, выставляя белую или нежно голубую ширму позади, все это делается для того, чтобы подчеркнуть красоту, чтобы мелкие ветки и цветы давали четкую тень – все это немыслимо для европейских художников».

Якумо, который действительно любил и понимал изящество японской культуры, любил и изучал нравы и обычаи японцев, обратил внимание на такую деталь, как тень на ширме, и это его поразило. Можно сказать, Якумо постиг японское чувство прекрасного. Уехав из Японии, он увез новую непривычную для европейцев систему ценностей. Хёрн передал свои чувства по отношению к японскому понятию красоты, поменявшие его представления о людях и о природе.

Г. Хейгель: «Люди, которые серьезно думают о занятиях с цветами, все приходят к изучению икебана, предпосылкой к тому служит постепенное изменение души, замечающей сезонные изменения в году, постепенно давая созреть душе... Японцы же нисколько не сомневаются в том, что икебана это искусство, они с нежностью и теплом относятся к природе. Стандартом характера людей, занимающихся икебаной, служит непременное наличие огромной любви к природе. Благодаря наличию такой тонкой души все они говорят на своем языке, где цветы выступают символами и значениями, те, кто в обычной жизни с ними не знаком, попросят перевода.

В случае с икебана мировоззренчески взгляд направлен внутрь. Сделать композицию «красиво» – это «рабочий» план, едва заметный, но что они действительно не прячут – это погружение до дна своей собственной души. Есть даже композиции, которые вовсе не содержат композиции... Такой высокий уровень одухотворенности, который присутствует, тем не менее, в произведении возможен при чистом движении души, когда руки сами делают, повинуясь высокохудожественному импульсу и следуют за ним, не задумываясь.
Я сам, обучаясь икебана, хладнокровно и спокойно искал философскую основу этого искусства, и пришел к тому, что через икебана можно выразить самую суть японской культуры. Японцы обычно с большой заинтересованностью относятся к работам по икебана иностранцев».


Происхождение чувства прекрасного


Японцы по сравнению с другими народами обладают особенным отношением к природе. Такое отношение выгравировано ритмом самой природы, ритмом смены времен года: весна, лето, осень, зима, сменой дня и ночи, ясной и пасмурной погодой, дождями и снегом, в общем, всем, что составляет ритм климата и погоды. Как соответствовать создавшимся условиям, что надо делать, чтобы в этих условиях комфортно жить, для этого необходимо знать современный климат, быстро реагировать на предстоящие явления природы, наблюдая за природой, обращать особое внимание на то, что происходит с лесами. Кроме людей это хорошо знал окружающий мир – мир флоры. Растительный мир первым чутко реагирует на изменения климата, угадывает, как необходимо поменяться.

Последнее время появились идеи, имеющие много общего с мировоззрением народа, который обладает чувством пристального и заботливого внимания по отношению к растительному миру. Эти идеи связаны с обожествлением природы, и эти чувства выражены в литературе и поэзии, где люди любуются естественностью, а в искусстве растения полностью заняли свое место. Ёси, лиспедеция, токуса, карукая, сусуки, сида и другие неяркие цветы, но которые очень сильно меняются в зависимости от сезона, их изображение можно найти в японской живописи, их упоминание – в японской поэзии, их изображения не сходят с изделий декоративно-прикладного искусства. Если мы сравним с иностранными предметами убранства, то мы больше таких примеров, как в Японии, не найдем.

Искусство икебана формировалось на протяжении многих веков благодаря шлифованию сначала увлечению первооткрывателей, которые истинно любили красоту природы, и были глубоко ею впечатлены. Сформировав свое отношение к красоте, искали наилучшие способы выразить наивысшее проявление красоты – и в этом суть икебана.

Способность выразить зависела от уровня мастерства, достичь высот которого ставил себе задачей каждый мастер прошлого, и в этом их величие. На уровень развития этого искусства влияли и философия дзэн и морально-нравственные законы и изменения каждой эпохи, а также народная мудрость, знание природы, сложившись вместе, создали такое явление как икебана. Одним словом, выбор растений, взятых как основной материал в икебана, был интуитивно выбран японской культурой для создания такого искусства, высокая чувствительность к пространственному решению в котором позволила создать не забаву для скрадывания досуга, но настоящее искусство.

Формирование такого серьезного явления, как икебана, на удивление избежало бесвкусия и прочей мерзости, оно всегда содержало в себе некую свежесть. Смысл этого искусства выражается в словах «изысканный» и «изящный», мы видим, что основные правила Пути цветка стали основой развития для искусств вообще.

В разные эпохи икебана прошла долгий путь развития: она даже была частью религиозного ритуала, а в наши дни икебана превращается в особую форму просветительского развития, в центре которого стоит человек.

Но что такое икебана? Это искусство не приносит несметных богатств, но оно заставляет учиться у учителей прошлого, обладавших незаурядными способностями, это искусство приносит уважение людей и гордость за людей. Икебана заставляет нас хранить природу всегда, а значит, хранить и приумножать красивый и сильный дух в себе. Таковы основы чувства прекрасного у японцев.

Публикуется по: Уэно, К. Пространство и время. Глава II. Японцы и чувство прекрасного: размышления о будущем искусства икебана / пер. О. Е. Сумароковой // Клуб любителей японской культуры во Владивостоке : официальный сайт. 2009. URL: https://www.jp-club.ru/yapontsyi-i-chuvstvo-prekrasnogo-razmyishleniya-o-buduschem-iskusstva-ikebana.